Что можно приготовить из кальмаров: быстро и вкусно

Память о Фридрихе Йозефе Гаазе, немецком докторе , уже два века сохраняется в России. Он посвятил жизнь делам милосердия, считая своим долгом, не откладывая, делать добро. В последний путь доктора Гааза провожало более 20 тысяч человек.

В Германии

Федор Петрович (а именно так называли его в России) уроженец городка Бад-Мюнстерайфель. Он появился на свет в 1870 году в семье аптекаря. Одаренный юноша получил блестящее образование: математическое, богословское, медицинское. Стал специалистом по глазным болезням.

Его врачебное искусство испытал на себе русский князь Репнин и предложил молодому медику отправиться в Российскую империю.

Начало карьеры

В Москве его работу высоко оценила вдовствующая императрица Мария Федоровна, он был назначен главврачом Павловской больницы. Плата за лечение от состоятельных пациентов позволила ему приобрести большой дом и имение с фабрикой. Однако уже в ту пору он стал известен как доктор для бедных.

У истоков курортов Кавказа

В 1809 году вместе с помощниками он отправился поправить собственное пошатнувшееся здоровье в горы. Там он изучал свойства минеральной воды , на себе проверял их действие на организм, исследовал флору местности.

Собранные данные были доставлены в Академию наук, где приняли решение развивать курортную деятельность региона. Один из источников Ессентуков до сих пор называется Гаазовским.

Во время войны с Наполеоном

В действующей армии он был хирургом , оказывал помощь в битвах под Смоленском и на Бородинском поле, с войсками дошел до Парижа. На обратном пути Федора Петровича нашла весть о предсмертной болезни отца. Он успел с ним попрощаться и поддался уговорам матери и братьев задержаться дома.

Главный медик столицы

Вскоре Гааз возвратился в Москву. В походе он почти в совершенстве овладел русским языком. Через 10 лет городские власти назначили его главой всего аптекарского управления. Его требовательность и неподкупность многим не понравились.

Пробыв в должности год, он вынужден был уволиться. Однако затеянные против него суды продолжались еще не один год, впрочем, по всем делам его признали невиновным.

Тюремное попечительство

Благодаря хлопотам Ф. Гааза в рамках работы комитета удалось улучшить условия содержания заключенных в тюрьме. Он потратил собственное состояние и нашел подход к сердцам других меценатов: они помогли построить здание для краткого отдыха каторжников на пути в сибирскую ссылку.

Гааз добился распоряжения, чтобы слабые и малые ехали на телегах. Заботился об открытии школ для детей каторжан. Благодаря его вмешательству, часть приговоров была пересмотрена. Надеясь получить помилование для одного преступника 70 лет, он дошел до императора, который удовлетворил его просьбу.

Там, где не хватало его влияния – помогал авторитет митрополита Филарета (Дроздова), также принимавшего участие в тюремных нововведениях. Гааз разработал облегченный вариант кандалов и проверил их на себе. Теперь те, кто проходил через пересыльные тюрьмы Москвы, были закованы именно в них. Для калек и слабых цепи отменили вообще.

Перестали и выбривать половину головы идущим на каторгу: считалось, что эта процедура отбивает желание бежать, поскольку беглого легко опознать. Женщин освободили от этой меры совсем, мужчинам оставляли волосы в период холодов.

По его ходатайству комитет принял решение о запрете этапирования заключенных с помощью железного прута : несколько человек разного возраста и здоровья днями шли вместе, словно «нанизанные» на такой прут.

Будучи христианином, он пытался взывать к совести преступников , беседовал с ними, никого не отвергал, издавал на свои средства полезные для души книги для распространения и вел переписку с арестантами.

Участвовал в строительстве храма для них, организовал несколько мастерских и приют для детей, чьи родители отбывали наказание в заключении. Подумал он и о женах узников: для них устроили дом с дешевыми комнатами.

Его часто видели на этапе, куда он приезжал, чтобы раздать еду и хоть немного денег на дорогу. По его требованию тракт, которым шли люди, был сделан шире и ровнее.

За благотворительность он был пожалован орденом св. Владимира.

Кончина и память

В 1844 году по его инициативе открылась полицейская больница, где на безвозмездной основе принимали больных. При ней в маленькой комнатке доктор Гааз и жил до своей смерти в 1853 году. Хоронили его за казенный счет, проститься с благодетелем пришли тысячи благодарных жителей города.

В Петербурге действует тюремная больница его имени, в Москве есть улица Федора Гааза, скромный бюст возле дома, где он жил, и музей. Несколько учебных и лечебных заведений в других городах также носят его имя как символ доброты и бескорыстного служения людям.

«Рождение» Фёдора Петровича Гааза

Фридрих Иосиф Гааз (1780-1853) родился в старинном живописном городе Мюнстерейфеле близ Кельна.Фридрих Йозеф Хаас родился в небогатой и многодетной семье аптекаря. Закончив в Кельне католическую церковную школу, а затем, прослушав курсы физики и философии в Йенском университете, Хаас едет в Геттинген, где получает медицинское образование. Далее, в Вене он знакомится в 1803 году с русским дипломатом - князем Репниным, который и убеждает его поехать в Россию. Россия казалась молодому человеку совершенно иным, неизведанным миром.

1802 год. Вена. Русский дипломат Репин рассыпался благодарностями в адрес молодого врача:

Вы так чувствительны, любезный доктор Гааз! От одного вашего прикосновения я ощущаю, как хворь покидает меня.

Мой долг, мое предназначение, господин посол, дать совет скорбящему и вселить надежду на благополучный исход, - зарделся двадцатидвухлетний окулист и хирург.

Смею утверждать, любезный доктор, вы далеко пойдете, - продолжал Репин. - Вас ожидает мировая слава, правда, не здесь, в умытой Вене, а в другом месте. Я предлагаю вам послужить великой России, там вы сможете дать волю своему уму и сердцу. И она вас щедро отблагодарит, обессмертит ваше имя.

Преуспевающий венский доктор не устоял перед елейной атакой русского дипломата.

В 1802 году Гааз поселяется в Москве, быстро приобретя известность и практику. Со временем он хорошо овладеет русским языком, назовется Фёдором Петровичем и будет считать Россию своим «вторым отечеством». Назначенный в 1807 году главным врачом Павловской больницы, Гааз в свободное время лечил больных в богадельнях, приютах, за что и был награжден Владимирским крестом IV cтепени, которым очень гордился. В 1809-1810 годах совершил две поездки на Кавказ, составив описание минеральных вод, признанное «первым и лучшим в своем роде», после которого начали свою историю Железноводск и Кисловодск. Идея переустройства казенных лечебниц и аптек не давала Гаазу покоя. Он строил грандиозные планы по созданию в Москве стройной системы медицинской помощи. И вдруг разразилась Отечественная война 1812 г. Гааз без колебаний отправился в действующую армию для организации медицинского обеспечения русских воинов, вместе с которыми и дошел до Парижа. Не мешало бы отдохнуть. Но Гааз возвращается в сожженную врагом Москву. Подавляющее большинство населения осталось без крова и медицинской помощи. Гааза назначают штадт-физиком - главным врачом Московской медицинской конторы, главой всех казенных медицинских учреждений и аптек. Их было не так много, и все они нуждались в расширении и развитии.

В 1814 году Гааз был зачислен в действующую русскую армию, был под Парижем. После окончания заграничного похода русских войск вышел в отставку.

По возвращении в Москву Гааз занимается частной практикой, становясь одним из известнейших врачей. Приглядевшись ко второй родине, Гааз понял, что в российской столице мало быть сердобольным доктором, надо стать еще необыкновенно деятельным организатором, чтобы сделать медицину доступной и эффективной. И когда ему предложили возглавить Павловскую больницу, что у Серпуховской заставы, без колебания принял предложение.

С первых же дней пребывания в новой должности Федор Петрович (так величали его в России) развил необычайно бурную деятельность. Развил и столкнулся с потрясающим равнодушием чиновников к медицинским проблемам. Беспокойному доктору пришлось употребить весь жар своего пылкого сердца, невероятное упорство, свой авторитет врача, воина, генерала, чтобы достойно представить интересы больных во властных структурах города. И как результат титанических усилий - открытие сначала глазной больницы, а затем и больницы для чернорабочих. Это дало толчок к реализации новых задумок.

Стыдом и болью главного врача Москвы были места не столь отдаленные. В тюрьмах свирепствовали болезни - заключенные гнили в буквальном смысле этого слова, сам тюремный уклад оказывал разрушающее влияние на их здоровье.

Доктор-мыслитель не только побеждал, но и терпел горькие поражения. Попытался упорядочить в городе продажу лекарств - власти “осадили”, предложил учредить службу скорой помощи - сочли не нужным, потребовал ввести в Москве оспопрививание - бумаги затерялись у столоначальников... Но когда в памяти всплывали картины холерных бунтов, горечь мгновенно отступала, улетучивалась. В организации мероприятий по укрощению холеры Гаазу не было равных. Разъяренные толпы были убеждены, что разносчиками заразы являются лекари. Однако, прослушав убедительные речи Гааза, бунтующие расходились по домам и начинали делать то, что “доктор прописал”. Жители безоглядно верили генералу в белом халате.

Возобновленная частная практика позволила Гаазу приобрести дом в Москве и подмосковное имение с устроенной там суконной фабрикой. Гааз вел спокойную жизнь обеспеченного, благополучного человека: одевался по европейской моде, имел великолепный выезд, много читал, переписывался с философом Шеллингом. Жизнь его круто изменилась в 1827 году, когда сорокасемилетний Гааз вошел в число членов новоучрежденного «тюремного комитета». Гааз был убежден, что между преступлением, несчастьем и болезнью есть тесная связь, поэтому к виновному не нужно применять напрасной жестокости, к несчастному должно проявить сострадание, а больному необходимо призрение.

Святой доктор

В ранг “святого доктора” Гааза возвели заключенные, когда тот стал главным врачом московских тюрем. На этом, пожалуй, самом трудном, поприще генерал-медик трудился почти двадцать пять лет. Гааз внес в тюремный миропорядок столько нового, гуманного и неординарного, что его идеи сохраняют свою актуальность до настоящего времени.

При пересыльном пункте на Воробьевых горах открыл тюремную больницу, которой заведовал сам. Специальное арестное отделение Федор Петрович организовал в Староекатерининской больнице, куда наведывался ежедневно.

Гааз отдавал себя службе без остатка. Служение и долг были для него двумя сторонами одной медали. Он служил исключительно по велению сердца.

Бескорыстие, обостренное чувство сострадания и участие в судьбах заключенных снискали Гаазу поистине легендарную славу. О “святом докторе” знали все каторжане. Федор Михайлович Достоевский, отбывая наказание в Сибири, воочию убедился в прочности любви арестантов к своему заступнику. Исследователи полагают, что прототипом князя Мышкина был Гааз.

Большинство того положительного, что на протяжении своей работы сделал Московский тюремный комитет, было связано исключительно с деятельностью в нем доктора Гааза. Он добился строительства при пересыльной тюрьме на Воробьевых годах тюремной больницы (1832 год), а в усадьбе Нарышкиных в Малом Казённом переулке - организации полицейской больницы. На его средства была реконструирована тюремная больница, покупались лекарства, хлеб, фрукты. Пребывание в больнице было благом для больных и измученных арестантов, которых Гааз под любым предлогом всегда задерживал на лечение. Часть тюремного замка, перестроенного на деньги Гааза, приняла образцовый характер: помимо больницы, здесь располагались школа для детей и мастерские - переплетная, столярная, сапожная, портняжная и даже по плетению лаптей.

Очень много сделал Ф. П. Гааз и для маленьких детей арестантов, чаще всего сосланных крепостных. В делах Московского тюремного комитета насчитывалось 317 ходатайств Гааза, умоляющих господ помещиков не разлучать детей и родителей. Если увещевания не помогали, Гааз неизменно упоминал о некоем анонимном благотворителе, готовом оплатить помещику его милосердие. В результате дети воссоединялись с родителями. Добился Гааз и организации школ для детей арестантов.

27 апреля 1829 года доктор Гааз впервые выступает в тюремном комитете против нечеловеческих условий этапирования заключенных. Можно было на что-то надеяться, однако в 1844 году скончался вечный заступник и сторонник гуманистических идей Гааза князь Дмитрий Владимирович Голицын. В отчаянии, что все благие дела могут пойти прахом, Гааз пишет письмо прусскому королю Фридриху-Вильгельму IV, в котором просит монарха сообщить о варварстве в тюремном деле своей сестре - жене Николая I, с тем чтобы она о том рассказала своему царственному супругу.

Опасения Гааза оправдались - в ноябре 1848 года новый генерал-губернатор Москвы Закревский своими распоряжениями ограничил полномочия тюремного врача и практически лишил Гааза возможности влиять на тюремное дело. Но врач продолжал протестовать, обращаться с прошениями, предложениями о помиловании заключенных, предложениями о выкупе за казенный счет из долговой тюрьмы, о поддержке деньгами этих должников.

За период с 1829 по 1853 год только официально зарегистрировано 142 прошения Гааза о помиловании заключенных или смягчении им меры наказания. И, несмотря на запреты, до последних своих дней Фёдор Петрович делал всё так, как считал нужным. Для Гааза не имело значения, что чиновники его ругали «утрированным филантропом» и призывали «сократить». Самыми счастливыми днями в своей жизни он считал день замены «прута» (железный стержень около метра длины, к которому прикреплялись наручниками 8-10 арестантов; на многие месяцы следования ссыльных по этапу прут соединял совершенно различных по возрасту, росту, здоровью и силам людей) «индивидуальными кандалами» и день открытия Полицейской больницы для бродяг и нищих. Двадцать лет Гааз провожал из Москвы все арестантские партии. Каждый понедельник в старомодной, известной всей Москве пролетке, доверху нагруженной припасами для пересыльных, появлялся доктор Гааз. О Гаазе вспоминал в «Былом и думах» Герцен, прекрасный очерк о нем написал Анатолий Кони. «Личность «святого доктора» очень интересовала Достоевского, писавшего: «В Москве жил старик, один «генерал», то есть действительный статский советник, с немецким именем, он всю свою жизнь таскался по острогам и по преступникам; каждая пересыльная партия в Сибирь знала заранее, что на Воробьевых горах ее посетит «старичок генерал» («Идиот», 6-я глава 3-й части). Максим Горький был убежден, что «О Гаазе нужно читать всюду, о нем всем надо знать, ибо это более святой, чем Феодосий Черниговский». И лишь Лев Толстой заявил: «Такие филантропы, как, например, доктор Гааз, о котором писал Кони, не принесли пользы человечеству».

Спешите делать добро!

Федору Петровичу перевалило за семьдесят. Годы не малые, да и здоровье не то, что было раньше, - пора бы угомониться. Но не тут-то было! Гааз всю жизнь мечтал о строительстве больницы для неимущих, для тех, кто внезапно заболел или получил увечье. В конце концов он превратил мечту в реальность. Продал свой дом, вложил все свои сбережения в строительство - больница была возведена. По сути это было первое учреждение скорой медицинской помощи в России.

Гаазовская больница в Малом Казенном переулке на Покровке принимала больных круглосуточно и в неограниченном количестве. Когда однажды Федору Петровичу доложили, что мест нет, все 150 коек заполнены, а больных везут, он распорядился размещать их в своей квартире.

В мемуарах московского «почт-директора» Александра Булгакова читаем: «Хотя Гаазу было за 80 лет, он был весьма бодр и деятелен, круглый год (в большие морозы) ездил всегда в башмаках и шелковых чулках. Всякое воскресенье ездил он на Воробьевы горы и присутствовал при отправлении преступников и колодников на каторжную работу в Сибирь. Александр Тургенев, который был весьма дружен с Гаазом, познакомил меня с ним. Они уговорили меня один раз ехать с ними на Воробьевы горы. Я охотно согласился, ибо мне давно хотелось осмотреть это заведение. Стараниями Гааза устроена тут весьма хорошая больница, стараниями его и выпрашиваемым им подаянием ссылочные находят здесь все удобства жизни. Гааз обходится с ними, как бы нежный отец со своими детьми... Цепь колодников отправлялась при нас в путь, бо’льшая часть пешком... Гааз со всеми прощался и некоторым давал на дорогу деньги, хлебы и библии». Кстати, всем уходившим из Москвы по этапу он раздавал еще и две собственноручно написанные и изданные книжечки: «Азбука христианского благонравия» и «Призыв к женщинам» - о милосердии, сострадании и любви.

Еще одна красноречивая страница из воспоминаний Булгакова. «Говоря уже о докторе Гаазе, не могу не поместить анекдот, который может заменить целую биографию его. Это случилось во время генерал-губернаторства князя Дмитрия Владимировича Голицына, который очень Гааза любил, но часто с ним ссорился за неуместные и незаконные его требования. Между ссылочными, которые должны были быть отправлены в Сибирь, находился один молодой поляк. Гааз просил князя приказать снять с него кандалу. «Я не могу этого сделать, - отвечал князь, - все станут просить той же милости, кандалы надевают для того, чтобы преступник не мог бежать». «Ну прикажите удвоить караул около него; у него раны на ногах, они никогда не заживут, он страдает день и ночь, не имеет ни сна, ни покоя». Князь долго отказывался, колебался, но настояния и просьбы так были усилены и так часто повторяемы, что князь наконец согласился на требования Газа.

Несколько времени спустя, отворяется дверь князева кабинета, и можно представить себе удивление его, видя доктора Гааза, переступающего с большим трудом и имеющего на шелковом чулке своем огромную кандалу. Князь не мог воздержаться от смеха. «Что с вами случилось, дорогой Гааз, не сошли ли вы с ума?», - вскричал князь, бросив бумагу, которую читал, и вставши со своего места. «Князь, несчастный, за которого я просил вас, убежал, и я пришел занять его место узника! Я виновен более, чем он, и должен быть наказан». Не будь это князь Дмитрий Владимирович Голицын, а другой начальник, завязалось бы уголовное дело, но отношения князя к Государю были таковы, что он умел оградить и себя, и доктора Гааза, которому дал, однако же, прежестокую нахлобучку. Он вышел из кабинета, заливаясь слезами, повторяя: «Я самый несчастный из смертных, князь сказал, чтобы я никогда не смел больше просить его ни о какой милости, и я не смогу больше помочь ни одному несчастному!

До конца жизни Гааз доказывал личным примером, что любовью и состраданием можно воскресить то доброе, что сохранилось в озлобленных людях. Ни канцелярское бездушие, ни ироническое отношение сильных мира сего, ни горькие разочарования не останавливали его. Общественность не всегда понимала сострадание к преступнику, полагая, что «лучше помогать доброму отцу семейства, вдове, сиротам, нежели какому-нибудь отъявленному злодею».

«Вы всё говорите, Фёдор Петрович, о невинно осужденных», - однажды сердито выговорил Гаазу митрополит Московский Филарет, - а таких нет. Если человек подвергнут каре - значит, есть за ним вина». «Да вы о Христе позабыли, владыко!», - вне себя вскричал Гааз.

После нескольких минут томительной тишины митрополит Филарет тихо ответил: «Нет, Фёдор Петрович! Когда я произнес эти мои поспешные слова, не я о Христе - Христос меня позабыл...»

Фёдор Петрович Гааз приехал в Россию довольно богатым человеком, а затем и приумножил свое богатство при помощи обширной практики среди зажиточных пациентов, однако всё его имущество ушло на благотворительность. «Быстро исчезли белые лошади и карета, с молотка пошла оставленная без «хозяйского глаза» и заброшенная суконная фабрика, бесследно продана была недвижимость» (из очерка А. Ф. Кони). Гааз работал и жил в Главном доме усадьбы Полицейской больницы, вплоть до своей смерти. Похоронен он был за казенный счет, на средства полицейского участка, поскольку его собственных средств не осталось даже на погребение. Фёдор Петрович Гааз не оставил наследников, но в последний путь его провожало почти 20 тысяч москвичей всех сословий и состояний - небывалая для тогдашней Москвы толпа. По прошествии почти полувека простой народ в Москве называл Полицейскую больницу «Гаазовской» и навещал на Введенском кладбище могилу доктора с кандалами на железной ограде. Теми самыми «гаазами», облегчившими жизнь тысяч каторжников.

Жизнь после смерти

В августе 1853 г. Федор Петрович заболел. Домой возвратился поздно. Перед сном долго смотрел на бездонное небо. А утром Гааза не стало. Остановилось безмерной доброты сердце врача-подвижника. Безмолвно покоилась на столе рукопись с удивительными словами: “Спешите делать добро”.

Раздав все, что имел, Федор Петрович умер в нищете и одиночестве. В его квартире была лишь старая мебель и подзорная труба. Хоронила Гааза полиция за свой счет. Прах Федора Петровича покоится на Немецком кладбище в Москве.

Спустя сорок лет после смерти Гааза москвичи на пожертвования соорудили памятник знаменитому доктору. Его открыли 1 октября 1909 г. во дворе легендарной “гаазовки”. Газета “Русский врач” писала: “Скульптор Н. А. Андреев за свою работу ничего не взял”. На постаменте выбили надпись: “Спешите делать добро”.

На Введенском кладбище в Москве - жители окрестных улиц называют его еще по-старому, Немецким - есть могила: темно-серый камень с темно-серым крестом, черная ограда; чугунные стояки-колонки, темные прутья, а поверх них свисают кандалы - цепи с широкими наручниками и "накожниками". На камне выбито: 1780-1853 и несколько строк латыни. Слова из Евангелия по-русски звучат так: "Блаженны рабы те, которых господин, пришедши, найдет бодрствующими; истинно говорю вам, он перепояшется и посадит их и, подходя, станет служить им".

Гаазовские кандалы и разорванные цепи - один из главных элементов надгробья на могиле "святого доктора". Ограда, как и памятник в Малом Казенном переулке в Москве, выполнена выдающимся скульптором Н. А. Андреевым.

"Во все времена года на этой могиле лежат цветы живые, матерчатые и бумажные, иногда пышные букеты, чаще скромные пучки ландышей, ромашек или просто одна гвоздика, тюльпан.

Полтораста лет назад Федора Петровича Гааза знали все московские старожилы. Когда он ехал в тряской пролетке или шел по улице, высокий, чуть сутулый, большеголовый, в черном фраке с кружевным жабо - ветхим, пожелтевшим, но тщательно разглаженным, в коротких черных панталонах и таких же старомодных башмаках с большими железными пряжками, с ним приветливо здоровались на московских улицах сановные аристократы, ехавшие в каретах с гербами, и нищие на церковных папертях, генералы, офицеры, "будочники" с алебардами, извозчики, мастеровые, университетские профессора и студенты, дворовые слуги известных московских бар, купцы, охотнорядские приказчики и нарядные светские дамы.

Доктор Фридрих Йозеф Гааз причислен к лику блаженных Католической Церкви. Церемония закрытия епархиальной стадии этого процесса состоялась в воскресенье в кафедральном соборе Непорочного зачатия пресвятой девы Марии в Москве. Торжественную службу возглавил ординарий архиепархии Матери Божией с центром в Москве, архиепископ Паоло Пецци.

Процесс причисления доктора, которого еще при жизни называли святым, к лику блаженных длился 20 лет. По канонам Католической Церкви, к которой принадлежал Гааз, процесс должен был проходить в Кельнской епархии, поскольку он родился в немецком городке Бад-Мюнстерайфель. Но, учитывая неординарную судьбу Фридриха Йозефа, в 22 года переехавшего в Россию на службу доктором, подготовка к причислению к лику блаженных была перенесена в архиепархию Божией Матери в Москве.

Первые разговоры о возможности беатификации доктора Гааза начались 1994 году, когда группа российских католиков обратилась к архиепископу с предложением поднять вопрос о причислении этого замечательного человека к лику блаженных. Однако политическая и межконфессиональная ситуация середины 90-х не позволяли беатифицировать Федора Петровича в России.

Тогда подготовку начали в Германии, где за 10 лет было собрано множество архивных документов и свидетельств, подтверждающих удивительную жизнь доктора. Но постепенно дело затихло. И, несмотря на то, что в 2007 году папа римский Бенедикт XVI назвал доктора Гааза святым, немецкие католики не спешили заниматься бумажной волокитой.

Осенью 2009 года, благодаря усилиям настоятеля храма великомученицы Екатерины, священника Вильфреда Велинга, в ходе торжеств, посвященных 100-летию памятника доктору Гаазу в Москве, представители Кельнской епархии передали приходу все собранные ими документы.

Но прошло еще полтора года, и только тогда архиепископ Паоло Пецци объявил о торжественном открытии процесса беатификации. На церемонии присутствовали гости, чье знакомство с деятельностью доктора Гааза изменило отношение к жизни и служению: жители Бад-Мюнстерайфеля, занимавшиеся подготовкой к беатификации Федора Петровича, члены Фонда имени Ф.П. Гааза, православные, евангелисты. И, конечно, священник Вильфред Велинг, занимавшийся поисками фактического материала, ведь в Католической Церкви беатификация возможна лишь после предоставления свидетельств о чудесах, совершенных святым уже после смерти. Отец Вильфред никогда не сомневался, что такие свидетельства обязательно обнаружатся: "Нужно лишь время". На вопрос о конкретных сроках, он загадочно улыбнулся: "Посмотрим".

Прошло почти 10 лет. Ожидание закончилось.

Справка:
Лучше всех о служении доктора написал когда-то Булат Окуджава: "Фридрих Иозеф Хааз — уроженец немецкого городка — стал московским "святым доктором" Федором Петровичем Гаазом, истинно русским подвижником деятельного добра. Набожный католик, он по-братски "отдавал душу свою" за всех страдающих людей, исповедовавших другие религии, за вольнодумцев и безбожников. Беспредельно терпимый и неподдельно кроткий, он не испытывал ненависти даже к своим противникам и гонителям. Каждый день в продолжение всей своей жизни, исполненной неустанной напряженной работы, он действенно осуществлял свой девиз: "Спешите делать добро!"

Дед Гааза был врачом в Кельне, отец открыл аптеку в маленьком городке Бад-Мюнстерейфель. Фридрих Иосиф родился 24 августа 1780 года. В 15 лет окончил католическую школу, поступил на факультет философии и математики в Иенский институт, где стал лучшим учеником курса. Затем получил медицинское образование в Венском университете, избрав специальностью офтальмологию.

С 19 лет Гааз приобрел врачебную практику в Вене и быстро прославился как лучший специалист в своей области. Когда он спас от слепоты русского посланника при венском дворе князя Репнина, тот пригласил молодого врача в Россию. Приглашение Гааз принял. Прибыв в 1802 году, он тут же получил обширную частную практику, приносившую огромный доход.

Но помимо частной практики Гааз занимался лечением бедных в Преображенской, Павловской и Староекатерининской больницах. В Павловской больнице он работал обычным терапевтом, за что Федора Петровича указом императрицы Марии Федоровны наградили орденом Святого Владимира, а в 1806 году назначили главным врачом клиники.

В 1809-1810 годах Гааз совершил два путешествия на Северный Кавказ, где объехал и описал неизвестные в то время источники в Минеральных Водах, Кисловодске, Пятигорске, Железноводске. Изучив целебные свойства воды, Гааз описал их в книге, обратив тем самым внимание правительства на кавказские минеральные воды. Уже после Гааза, с 20-х по 50-е годы XIX века, начинается создание на кавказских источниках курортов. Источник №23 в Ессентуках до сих пор называется Гаазовским.

В 1812 году у Гааза заболели родители, и он вернулся в Германию. Однако, узнав о войне с Наполеоном, Федор Петрович отправился на фронт военным врачом, чтобы выхаживать раненных под Смоленском, на Бородинском поле, в Москве. Полковым врачом Гааз дошел до Парижа, а в 1814 году вернулся к умирающему отцу. После смерти отца Фридрих Иосиф Гааз навсегда покинул родину и больше никогда не уезжал из России.

В 1825 году правитель Москвы Дмитрий Голицын решает, что Гааза надо сделать главным врачом столицы. В течение года Гааз навел чистоту во всех больничных учреждениях, починил аптекарские склады, заполненные мышами и крысами. По его инициативе там завели кошек и включили их в штат аптекарско-медицинской конторы. Конечно, не обошлось без доносов, где сообщалось, что главный врач растрачивает казенные деньги. И доктор Гааз уволился, решив, что больше пользы принесет, работая простым врачом.

А когда министр народного просвещения и духовных дел, главный прокурор Александр Голицын учредил Всероссийское тюремное попечительство, следившее за тем, чтобы в тюрьмах исполнялся закон, в Москве обществу своим авторитетом помогал митрополит Московский Филарет (Дроздов), а исполнителем всех новшеств стал доктор Федор Гааз.

Рассказывают, что однажды доктора спросили, почему он — немец, католик — не возвращается на родину. Гааз ответил просто: "Я немец, но прежде всего я — христианин. А значит для меня "нет ни эллина, ни иудея…" Я живу здесь, потому что я очень люблю многих здешних люди, люблю Москву, люблю Россию и потому, что жить здесь — мой долг. Перед всеми несчастными в больницах, в тюрьмах".

В 20-е годы, чтобы сократить число конвоиров, ручные и ножные кандалы заключенных по 20-40 человек стали приковывать к длинному пруту. На каторгу шли от трех до шести лет (в срок заключения эти годы не включались), проходя от 15 до 25 километров. Благодаря доктору Гаазу в Москве и Московской губернии прут был заменен на цепь, к которой приковывались только рецидивисты. Всех остальных освободили и от цепи. Федор Петрович часто приезжал на Воробьевскую пересыльную, через которую проходили заключенные из 23 губерний, чтобы выслушать жалобы узников. Он помогал заключенным писать письма и переправлял их родственникам.

Гааз ввел особые кандалы, так и называвшиеся "гаазовскими". До него ручные оковы весили около 16 килограммов, ножные — 6 килограммов. Они стирали запястья и щиколотки до кости, зимой сильно обмораживали, а летом от них развивался ревматизм. Министр внутренних дел утверждал, что металл нагревается, и кандалы греют заключенных. Гааз предложил министру надеть кандалы и погреться. Федор Петрович требовал отменить кандалы, но когда власти не разрешили этого, доктор занялся экспериментами: месяц носил кандалы сам, пока не подобрал не слишком тяжелые оковы. С внутренней стороны кандалы обивались кожей, чтобы не обмораживались и не стирали руки и ноги. Кандалы утвердили.

Осталось немало свидетельств о его заботе и любви к русским. Попечительский совет доктора Гааза занимался ходатайствами о помиловании (сохранилось 142 ходатайства доктора о пересмотре дел). Председателем комитета был митрополит Филарет (Дроздов). Однажды он вызвал Гааза на разговор: "Вы говорите о невинно осужденных - таких нет. Если вынесен законный приговор и человек подвергнут надлежащей каре, значит, он виновен". Гааз вскочил и несвойственно для него эмоционально воскликнул: "Что вы говорите? А о Христе вы забыли?" Митрополит Филарет задумался, а потом, печально склонив голову, произнес: "Нет, Федор Петрович. Я не забыл Христа. Это Христос на мгновение обо мне забыл..."

Рядом с Бутыркой Гааз организовал приют для детей, чьи родители находились в тюремном замке: прежде семья была вынуждена ехать за осужденным отцом в ссылку. Чтобы облегчить участь оставшихся без кормильца, Гааз устроил дом дешевых квартир для жен заключенных и школу для детей сосланных родителей.

Просыпался Гааз около шести утра, пил настой на смородиновом листе. Молился. С половины седьмого до 9 утра начинался прием больных. Затем доктор ехал в пересыльную тюрьму на Воробьевы горы, в 12 часов он обедал кашей и направлялся в Бутырку. После этого объезжал свои больницы. Вечером посещал храм Петра и Павла, ужинал — снова кашей на воде без соли и сахара — и возвращался в больницу, где прием продолжался до 11 часов вечера.

Последние два года жизни Федор Гааз проводил в основном в Полицейской больнице, принимая больных, где его часто навещал митрополит Филарет. Гааз скончался 14 августа 1854 года. На его похороны на Немецкое кладбище пришло более 20 тысяч человек из 170 тысяч москвичей. На могиле доктора поставили скромный камень и крестик. Позже бывшие заключенные оплели оградку могилы "гаазовскими" кандалами.

гааз фёдор петрович

ПУБЛИКАЦИИ О ДОКТОРЕ ГААЗЕ

РАЗРЕШЕНО К ПЕЧАТИ
ИЗДАТЕЛЬСКИМ СОВЕТОМ
РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
А. Ф. Кони
Федор Петрович Гааз

Печатается по изданию:
А. Ф. Кони. Федор Петрович Гааз.
Биографический очерк. Изд. 3-е. - СПб. 1904.
Текст приводится с незначительными сокращениями, в соответствии с современными нормами орфографии и пунктуации.

CЕСТРИЧЕСТВО
ВО ИМЯ ПРЕПОДОБНОМУЧЕНИЦЫ
ВЕЛИКОЙ КНЯГИНИ ЕЛИЗАВЕТЫ
МОСКВА 2006

Федор Петрович (Фридрих Иозеф) Гааз был живым олицетворением милосердия. Немец и католик, он прожил большую часть жизни (1806–1853) в Москве, в русской православной среде. Врач, приятель ученых, аристократов, многих именитых москвичей, он вначале был преуспевающим состоятельным чиновником - статским советником, но затем посвятил все свои знания и силы, всего себя беднейшим из бедняков: арестантам, нищим, бродягам, униженным и оскорбленным, бесправным, темным, часто преступным. Но для всех - для князей и для каторжан, для профессоров и для беглых крепостных - он был в равной мере заботливым, безотказным врачом; для многих еще и советником, наставником, а для бесправных - заступником.
При этом он ни к кому не относился свысока, как снисходительный, добрый барин, но всем и всегда был братом, взыскательным, но ласковым, пристрастным, но терпимым, неподдельно любящим братом.
Он был христианином не только по убеждениям, по образу мыслей, но и по сердцу, по образу жизни.
«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих » (Иоанн 15, 13).

Доктор Гааз придерживался следующих принципов: а) справедливое, без напрасной жестокости отношение к виновному; б) деятельное сострадание к несчастному; в) призрение больного .
Друзьями Федора Петровича Гааза были тысячи русских людейи, прежде всего, его больные и его подопечные - «несчастные», как называли тогда в России арестантов. За них он положил свою открытую душу, исполненную братской любви.

Лучше всего ознакомиться с уникальной жизнью доктора Гааза, прочитав широко известный биографический очерк Анатолия Федоровича Кони

ФЕДОР ПЕТРОВИЧ ГААЗ

Биографический очерк А.Ф. Кони повествует о русском докторе и общественном деятеле (1780-1853), известном в народе под именем «святой доктор».

Анатолий Федорович Кони (1844-1927) - известный адвокат, талантливый оратор, видный общественный деятель и писатель. Особое место в жизни Кони занимала его литературная деятельность. В письме к профессору А.И. Садову в июле 1922 года Кони писал: «…Моя вина единственно в том, что я писал всегда любя того, о ком писал, находя, что нужно изображать не преходящие и случайные недостатки человека, а то прочное, глубоко человеческое, что в нем проявлялось или таилось. Теперь смотрят на задачу биографа иначе, откапывая с заднего крыльца всякую житейскую слабость или недостаток и смешивая частную жизнь человека с его общественной, научной и литературной деятельностью… ».

"Выбор доктора Гааза" (Фёдор Гааз)

Предлагаем глубокий с исторической и нравственной точки зрения фильм "ВЫБОР ДОКТОРА ГААЗА" .
Картина глубоко и увлекательно повествует о жизни легендарного доктора Гааза. Представлены редкие исторические материалы и кадры. Фильм будет интересен и полезен в просветительском плане и послужит немалой лептой в деле духовно-нравственного воспитания не только для молодых специалистов, но и для подрастающего поколения.

Православный фильм рассказ "Доктор Гааз"

О Федоре Ивановиче Гаазе протоиерей Ткачев

Иллюстрации прижизненного издания А.Ф. Кони 1897 г.

Рисунки знаменитой художницы Е.П. Самокиш-Судковской.

(Haas) - врач-филантроп; родился 24-го августа 1780 г. в немецкой семье в Мюнстерэйфеле, близ Кельна.

Дед его был доктором медицины, отец - аптекарем.

Несмотря на многочисленность семьи (она состояла из пяти братьев и трех сестер) и ограниченность средств, все братья получили прекрасное образование.

Первоначально Г. учился в местной католической церковной школе, затем слушал курсы философии и математики в Йенском университете и, наконец, окончил курс медицинских наук в Вене, где еще специально занимался изучением болезней глаза под руководством известного тогда офтальмолога Адама Шмидта.

Г. был однажды приглашен к заболевшему кн. Репнину, жившему временно в Вене; лечение пошло очень успешно, и благодарный пациент уговорил молодого и талантливого врача поехать вместе с ним в Россию.

С 1802 года Г. поселился в Москве; вначале совершенно незнакомый с русским языком, он быстро освоился на новом месте и, в силу своих основательных знаний в области медицины, приобрел огромную практику.

Его часто приглашали на консультации; двери московских больниц и богоугодных заведений были ему открыты.

Обозревая эти заведения, Г. нашел множество страдающих глазами больных и, всегда отзывчивый к горю и страданию ближнего, с разрешения Московского губернатора Ланского, энергично взялся безвозмездно за их лечение.

Слухи о деятельности молодого искусного врача дошли и до Петербурга; 4-го июня 1807 г. контора Московской Павловской больницы получила приказ, в котором говорилось, что Императрица Мария Феодоровна находит Г. "достойным быть определену в Павловской больнице над медицинской частью главным доктором". Но заняв ответственную и хлопотливую должность главного врача больницы, Г. не переставал заботиться о своих бесплатных больных и всегда находил время для посещения их. За свою деятельность он был представлен Ланским к ордену св. Владимира 4-й степени; этот знак отличия Г. очень ценил и неизменно носил его до смерти на своем поношенном, но всегда опрятном фраке. В 1809 и 1810 гг. Г. предпринял две поездки на Кавказ для ознакомления с тамошними минеральными источниками.

Результатом этих поездок явился изданный Г. в 1811 г. весьма ценный труд: "Ma visite aux eaux d""Alexandre en 1809-1810" (M., 1811, 4°), где он дал Научное и систематичное описание уже известных и вновь им открытых (серно-щелочной в Ессентуках) источников, записал много сделанных им химических, топографических и метеорологических наблюдений, живо нарисовал природу и быт Кавказа; в частых отступлениях и рассуждениях автора звучит глубокое уважение к науке и негодование на ее недостойных и корыстных служителей. 1 июня 1812 г. Г. оставил государственную службу, но уже в 1814 г. поступил в действующую армию, деятельно работал на войне и дошел с нашими войсками до Парижа.

По окончании кампаний он вышел в отставку и поехал в свой родной Мюнстерэйфель, где застал всю семью в сборе у постели умирающего отца. Не долго, однако, Г. пробыл на своей родине; после смерти отца его неудержимо потянуло в Россию, с которой он успел уже сжиться.

Первое время по возвращении в Москву Г. занимался частной практикой и стал вскоре знаменитым врачом, которого всюду приглашали и к которому больные часто приезжали из самых отдаленных местностей, так что, несмотря на свое бескорыстие, он стал обладателем большого состояния: имел суконную фабрику, имение, дом в Москве, ездил, по тогдашнему обычаю, в карете, запряженной цугом четверкой белых лошадей.

Но он не забывал и бедного люда и много уделял времени на прием бесплатных больных, которым помогал не только советами, но часто и деньгами.

В 1825 г. московский генерал-губернатор кн. Голицын обратился к Г. с предложением занять должность московского штадт-физика; после долгих колебаний он принял 14 августа 1825 г. эту должность и со свойственной ему энергией стал деятельно проводить различные преобразования по медицинской части города и вместе с тем горячо бороться с той апатией и тем безразличием, с которыми относились к своему делу его сослуживцы по медицинской конторе.

Много тяжелых минут и огорчений пришлось перенести Г. за короткое время его пребывания на должности штадт-физика; его горячая живая деятельность постоянно сталкивалась с холодной канцелярской инертностью.

И начальство, и сослуживцы были недовольны "беспокойной деятельностью" Г.: пошли жалобы и доносы на него; все, начиная с его иностранного происхождения и кончая тем, что свое жалование штадт-физика он отдавал своему смещенному предшественнику, - ставилось ему в вину, и через год (27 июля 1826 г.) он вынужден был оставить должность и вновь занялся частной практикой. 24 января 1828 г. было разрешено учредить в Москве губернский тюремный комитет, "по представлению и настоянию" кн. Д. В. Голицына.

Князь тщательно подбирал личный состав комитета, несколько раз изменял список лиц, казавшихся ему достойными послужить великому и трудному делу преобразования тюрем, но во всех его списках неизменно стояло имя Г. В 1830 г. Г. был назначен членом комитета и главным врачом московских тюрем (в 1830-1835 гг. он совмещал с этим еще и должность секретаря комитета).

С этого времени, в течение почти 25 лет, все свои силы, всю свою жизнь и все материальные средства отдавал он этой новой деятельности, всецело захватившей его. Он внес в нее искреннюю любовь к людям, непоколебимую веру в правду и глубокое убеждение, что преступление, несчастие и болезнь так тесно связаны друг с другом, что разграничить их иногда совершенно невозможно;

Г. поставил себе целью "справедливое, без напрасной жестокости отношение к виновному, деятельное сострадание к несчастному и призрение больного"; ничто не могло остановить его в неукоснительном стремлении к этой цели: ни канцелярские придирки, ни косые взгляды и ироническое отношение начальства и сослуживцев, ни столкновения с сильными мира сего, ни даже горькие разочарования.

Он был всегда верен своему девизу, высказанному в его книге "Appel aux femmes": "торопитесь делать добро". Раз или два в неделю из Московской пересыльной тюрьмы на Воробьевых горах отправлялись большие партии арестантов в Сибирь; при этих отправках в течение многих лет всегда присутствовал Г.; здесь он впервые воочию познакомился с положением арестантов и их бытом и горячо взялся за дело возможного облегчения их тяжелого положения.

Прежде всего его поразила мучительность и несправедливость способа препровождения ссыльных на пруте: в то время как каторжники шли в одиночку, скованные ножными кандалами, менее важные преступники препровождались на пруте и переносили тяжелую муку, так что как милости просили у начальников, чтобы с ними поступали как с каторжниками.

Г. энергично стал хлопотать об отмене прута, но, несмотря на сочувствие и поддержку кн. Голицына, хлопоты эти долгое время оставались безрезультатными;

Г. тем временем производил опыты замены прута кандалами, но более легкими, чем те, которые существовали до тех пор. Наконец ему удалось изготовить кандалы с цепью, длиною в аршин и весом в три фунта, которые были достаточно прочны, но вместе с тем и не так утомляли в походе закованного в них; Г. обратился с горячим ходатайством к комитету о разрешении перековывать в эти кандалы всех арестантов, проходящих через Москву на пруте; вместе с этим он представлял и средства для заготовки первой партий таких кандалов, обещал и впредь доставлять на них средства от "добродетельных людей" и просил разрешения приспособить для изготовления облегченных кандалов кузницу, уже существовавшую на Воробьевых горах. Пока по этому вопросу шла длинная канцелярская переписка, кн. Голицын решил в Москве ввести новые кандалы для арестантов, которые с восторгом и благодарностью встретили эту реформу и назвали новые кандалы "Гаазовскими". Начальники местных этапных команд с неудовольствием смотрели на нововведение, причинявшее много хлопот, но сам Г. зорко и неустанно следил за делом перековки арестантов и в течение всей своей последующей жизни, за исключением ее последних дней, неизменно присутствовал на Воробьевых горах при отправке каждой партии арестантов.

Когда впоследствии кн. Голицын часто должен был уезжать по болезни за границу, и Г. лишался таким образом его поддержки, начальники стали резко отказывать в просьбах о перековке арестантов.

Но "утрированный филантроп", как назвал Г. командир внутренней стражи Капцевич, продолжал "гнать свою линию" и добился даже освобождения всех дряхлых и увечных арестантов от заковывания.

Видя, как в Москву приходили арестанты с отмороженными руками в тех местах, на которые надевались железные кольца наручников, Г. начал энергично хлопотать об обшивании кожей наручников, чего и добился в 1836 г., когда был издан указ "о повсеместном в России обшитии гаек у цепей кожей". Не менее настойчиво хлопотал Ф. П. об отмене бритья половины головы для не лишенных всех прав состояния.

И эти хлопоты увенчались полным успехом: 11 марта 1846 г. Государственным Советом было отменено поголовное бритье головы и удержано только для ссыльнокаторжных.

Продовольственный вопрос тоже привлекал внимание Г., и когда в 1847 и 1848 гг. последовало временное распоряжение об уменьшении на одну пятую довольства заключенных, он внес "от неизвестной благотворительной особы" 11000 руб. в комитет для улучшения пищи содержавшихся в пересыльном замке. Еще 2 апреля 1829 г. Г. усиленно ходатайствовал перед кн. Голицыным о том, чтобы последний уполномочил его свидетельствовать состояние здоровья всех находящихся в Москве арестантов и подчинил ему в этом отношении полицейских врачей, небрежно относившихся к этому делу; ходатайство его было уважено.

В 1832 г. его заботами и на им же собранные средства на Воробьевых горах была устроена для арестантов больница на 120 кроватей, которая и поступила в его непосредственное заведование.

Здесь мог он оставлять несчастных на некоторое время в Москве "по болезни", мог снимать с них кандалы и давать им возможность собраться с нравственными и физическими силами перед "владимиркой", отогреться душевно и найти утешение и поддержку.

Но не только для больных и слабых, а вообще для всех пересыльных он выхлопотал разрешение останавливаться в Москве на неделю, чтобы была возможность действительно ознакомиться с их нуждами и помочь им. В течение этой недели Г. посещал партию не менее четырех раз. Он выхлопотал также разрешение устроить на другом конце Москвы, а именно за Рогожской заставой, полуэтап, так как первый переход от Москвы до Богородска был очень длинен, а исполнение разных формальностей задерживало выступление партий до 2-3 часов дня. Вот к этому-то Рогожскому полуэтапу подъезжал каждый понедельник, рано утром, Ф. П. в своей старомодной, всей Москве известной пролетке, доверху нагруженной припасами для пересыльных.

Г. обходил арестантов, раздавал им припасы, ободрял, напутствовал их и прощался с ними, часто даже целуя тех, в которых успел подметить "душу живу". А нередко можно было видеть, как он - во фраке, с Владимирским крестом в петлице, в старых башмаках с пряжками и в высоких чулках, а если это бывало зимой, то в порыжелых высоких сапогах и старой волчьей шубе - шагал несколько верст с партией, продолжая свою беседу со ссыльными.

Такое отношение к арестантам возбуждало много неудовольствий против Г., и их последствием было то, что в 1839 г. он был совершенно устранен от свидетельствования пересыльных.

Это распоряжение глубоко оскорбило его, но ничто не могло сломить его энергию и заставить отступить от дела, которое он считал правым.

Опираясь на свое звание и право директора тюремного комитета, Г. так же аккуратно продолжал посещать пересыльную тюрьму и так же горячо заступался за "своих" арестантов.

Его упорство и настойчивость наконец утомили его противников: на "утрированного филантропа" махнули рукой и стали смотреть сквозь пальцы на его деятельность.

Понятно, с какой любовью и глубоким уважением смотрели арестанты на "своего святого доктора", и за всю его "службу" при тюрьме ни одно грубое слово не коснулось его слуха даже в камерах самых закоренелых преступников, к которым он входил спокойно и всегда один. С надеждой на утешение и возможное облегчение их тяжелой участи шли пересыльные в Москву и уходили из нее в далекую Сибирь, унося в сердцах воспоминание о чистом образе человека, положившего свою жизнь на служение несчастному и обездоленному брату. Когда впоследствии до этих людей дошла печальная весть о смерти их заступника, они на свои трудовые гроши соорудили в Нерчинских рудниках икону св. Феодора Тирона с неугасимой перед ней лампадой.

Не менее плодотворна была деятельность Г. и по преобразованию московского губернского тюремного замка, который был в самом ужасном состоянии.

По многократным представлениям Г. кн. Голицын через тюремный комитет разрешил ему в виде опыта перестроить один из коридоров замка хозяйственным способом, и он принялся за дело, не жалея своих средств для ускорения его. В половине 1833 г. часть тюремного замка приняла образцовый, по тому времени, вид: чистые камеры, выкрашенные масляной краской, освещались широкими окнами и были снабжены поднимающимися на день нарами; были устроены умывальники и ретирады, изгнавшие из камер зловонную "парашу"; на дворе был вырыт колодец, а двор обсажен сибирскими тополями.

Г. устроил в тюрьме мастерские: переплетную, столярную, сапожную, портняжную и даже плетение лаптей.

В 1836 г. его трудами и на пожертвования, собранные им же, была устроена, за неимением места в губернском замке, школа для арестантских детей при пересыльной тюрьме;

Г. очень любил детей, часто посещал эту школу, ласкал детей и следил за их успехами.

Он заботился также о духовном просвещении арестантов и постоянно хлопотал перед комитетом о раздаче им Евангелия и книг духовно-нравственного содержания.

Г. на свои собственные средства издал книжку под заглавием: "А. Б. В. христианского благонравия" и раздавал ее всем проходившим через Москву ссыльным.

В этой книжке, начинавшейся текстами из Евангелия и Посланий Апостольских, автор убеждает читателя не смеяться над несчастием другого, не гневаться, не злословить, а главное - не лгать. Благодаря самоотверженным усилиям Г. возникла "полицейская больница для бесприютных" (ныне Александровская больница), которую народ называл Гаазовской.

В 1844 г. 150 больных арестантов были временно переведены в дом Ортопедического института в Мало-Казенном переулке на Покровке.

Дом этот был исправлен и приспособлен для больницы на личные средства Г. и на пожертвования, собранные им же. Сюда же он привозил в своей пролетке тех больных, которых ему иногда во время постоянных разъездов по городу случалось поднимать на улице. Когда впоследствии арестанты были переведены в тюремный лазарет, Г. всеми силами старался сохранить эту больницу для бесприютных больных и добился того, что она была признана постоянным учреждением.

В "своей" больнице Г. завел и "свои" порядки.

Мягкий, деликатный, обходительный, относившийся с искренней любовью к своему делу, он требовал того же и от своих подчиненных; но прежде всего этого он требовал от них правды и не выносил лжи. В своей деятельности Г. находил поддержку в генерал-губернаторах кн. Д. В. Голицыне и кн. А. Г. Щербатове; но с 1848 г., когда генерал-губернатором был назначен гр. Закревский, все просьбы и ходатайства Г. стали признаваться не заслуживающими внимания.

В начале августа 1853 г. Г. заболел (у него сделался громадный карбункул) и сразу выяснилось, что нет никакой надежды на выздоровление.

Он очень страдал, но ни одна жалоба, ни один стон не сорвались с его уст, и 16 августа он умер так же спокойно и тихо, как нес свою многотрудную жизнь. Двадцатитысячная толпа провожала гроб его к месту последнего упокоения на кладбище на Введенских горах. После его смерти в скромной квартирке нашли плохую мебель, поношенную одежду, несколько рублей денег, книги и астрономические инструменты; последние были единственной слабостью покойного, и он покупал их, отказывая себе во всем: после тяжелого трудового дня он отдыхал, глядя в телескоп на звезды.

Оставшаяся после него рукопись "Appel aux femmes", в которой Г., в форме обращения к русским женщинам, излагает те нравственные и религиозные начала, которыми была проникнута его жизнь, издана была его душеприказчиком, доктором А. И. Полем. Г. не оставил после себя никакого состояния.

Но зато велико было то нравственное наследие, которое оставил он людям. Если при жизни сильно было нравственное влияние Г. на москвичей, так что одного его появления перед волнующейся толпой во время холеры 1848 г. и нескольких слов было достаточно, чтобы успокоить эту толпу и заставить ее разойтись, то после смерти светлый образ этого человека может служить всему миру ярким примером, как можно осуществить на земле идеал христианской любви к людям при самых тяжелых жизненных условиях.

И несмотря на это, имя Г. было долгое время в забвении, и только в 1890 г. А. Ф. Кони в своем докладе, прочитанном в С.-Петербургском юридическом обществе, напомнил русскому обществу об одном из замечательных его деятелей. 1 октября 1909 г. Ф. П. Гаазу был открыт памятник во дворе Александровской больницы в Москве, и к этому же времени учреждено "Ольгинское благотворительное общество в память доктора Ф. П. Гааза" с фондом в 20000 рублей.

А. Ф. Кони, "Федор Петрович Гааз". - С. В. Пучков, "К характеристике доктора Ф. П. Гааза". - Профессор И. Т. Тарасов, "Друг несчастного человечества". - Клавдия Лукашевич, "Друг несчастных, доктор Гааз". - Г. С. Петров, "Друг обездоленных, Ф. П. Гааз". - Е. Н. Красногорская, "Друг несчастных Ф. П. Гааз". - "Московские Ведомости", 1853 г. (некролог). - Очерк Лебедева в "Русском Вестнике" за 1858 г. - Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, т. XIV (ст. А. Ф. Кони). - Духовное завещание Ф. П. Гааза напечатано в Сборнике П. И. Щукина (т. X) и перепечатано в "Русском Архиве" (1912 г., № 6). О. И. Давыдова. {Половцов}